Ив. Лаговский

ЗАВЕРШИТЕЛЬНЫЙ шаг [1]

(ПЕРВЫЙ РЕЛИГИОЗНЫЙ СЪЕЗД РУССКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ МОЛОДЕЖИ)

Съезд в местечке Ряпина (Эстония). В Ряпина есть православный эстонский приход, приход старый. Православная церковь в Ряпина была построена еще при Императрице Елизавете Петровне. Первая, Елизаветинская, церковь сгорела. Та, в которой мы молились, построена только в 1833 году. Церковь — деревянная, похожая на домашнюю. Кругом — зелень берез, кленов, поля созревающей ржи. Православная церковь вместе с церковными пристройками — совсем отдельный уголок — в стороне от большого местечка. Церковь стоит почти на обрыве — внизу довольно большая речка. Каждое утро участники съезда — прямо с соломы, служившей постелью, отправлялись туда, вниз на берег мыться, купаться. Погода все время стояла изумительная. Батюшка и матушка — эстонцы, хорошо владеющие русским языком. Матушка согласилась быть хозяйкой съезда, сама бегала в лавки, с раннего утра была на кухне, готовила и, несмотря на страшно-напряженный труд — всегда и со всеми была ласкова, внимательна, приветлива. Батюшка входил во все мелочи нашей жизни, работы, всем горячо интересовался, заботливо спрашивал — все ли есть, все ли хорошо. Ряпинский эстонский приход отнесся к съезду с удивительным радушием и любовью. Приходской совет предоставил бесплатно помещение, эстонская школа бесплатно дала солому — для устройства постелей, прихожане окружили наш съезд такой любовью и вниманием, что трудно и передать. Например, чтоб обеспечить нам место для купания, заранее скосили по берегу речки траву. Съезд был в подлинном и глубоком смысле «вселенским», — «экуменическим». Православные эстонцы приезжали на наши службы (несмотря на ранний час — литургия начиналась в 6 часов утра) за 5-10 километров, высиживали всю службу — (остаток лютеранской практики — вдоль стен церкви стоят специальные скамейки); вечером — приезжали снова. И это — в разгар сенокоса...

***

На съезде было около 70 человек — человек 50 крестьянской молодежи и человек двадцать движенцев и лекторов. Были представители Печерского края, Причудья, Принаровья.

Первые дни была тревога — сольются ли во едино эти случайно собранные, друг друга не знающие люди. «Деревенские» — держатся как-то настороженно — каждая деревня сама по себе: нарвские жмутся к нарвским, печерские разбились по «обществам». «Городские» — в стороне. В столовой— в первый день стояла такая тишина, что жутко становилось. Движенцы, подготовлявшие помещение, постарались — столовая, она же и зала собраний — убрана красиво — на столах — белая бумага, цветы. Первый день съезда показался участникам съезда неимоверно длинным и трудным. Многие из деревенских готовы были отнестись к съезду, как «к барской затейке» — «это — не для нас». Кроме того, сказывалась и вековечная подозрительность к «городу» — «городские нами гнушаются». Кое-кто собирался даже уезжать. Между тем — крестьянская молодежь съезда ждала, сделала, действительно, героические усилия, чтобы попасть на него. Отцы и матери были против «затейки» — время горячее, сенокос на носу, а тут — уезжают не знамо куда, неведомо зачем. Много попреков пришлось вынести участникам съезда прежде, чем удалось получить согласие на поездку. Многие из девиц и парней за месяц — за полтора до съезда перестали бывать на деревенских гулянках, работали дома, чтобы только умилостивить «стариков» — получить позволение поехать на съезд.

***

Как на первом Пшерове, богослужение было «вне распорядка дня» — литургия начиналась в 6 часов утра «для желающих помолиться». И почти с первого же дня — вся молодежь стала подниматься к литургии. Службы вели «общим пением». Из нас, случайно съехавшихся с разных концов Эстонского государства, почти тотчас же после первой службы создалась сильная и гибкая «певческая масса». Напевы усваивались с полунамека, текст служб был роздан в печатном виде, и на третий день пели уже все, пели дружно, бодро, «стихийно». Верится, что как ни силен натиск безбожия, как ни велико опустошающее влияние равнодушия к Церкви, к вере, а церковная культура так впиталась в плоть и кровь русского народа, что при благоприятных данных оживет все накопленное тысячелетием жизни в церковной стихии.

***

Темы докладов на съезде — «Радость духовной жизни», «Душа русского народа», «Религия и культурная работа», «Чем живет и во что верит сов. молодежь». «Как устроить себя и жизнь», «Что значит жить со Христом и в Церкви». Кроме того, были три семинара — «Смысл жизни», «Наука и религия» и «Семинар по гигиене».

Трудно сказать, где создавалось и крепло то большое и важное, что обозначилось к концу съезда. Везде и в частности нигде. Что-то менялось, зарождалась новая жизнь, но все это глубоко, тихо, подспудно: «милостью Божией», Все начиналось в церкви за богослужениями, развивалось в беседах, разговорах, в «случайных», как будто бы привходящих обстоятельствах — совершалась подлинно соборная работа.

Впрочем — несомненно — одна из основных линий работы и внутреннего самоопределения съезда шла через семинар о смысле жизни. Он, как и съезд, был откровением того, какими глубокими запросами живет русская деревня, как она культурно созрела — в лице ее передовой молодежи. Надо отметить, что на съезд в большинстве случаев попали «сливки» деревенской молодежи, «культурные ударники» деревни, что деревня в целом — часто враждебно-насмешливо относится к ним. О том, как тяжело «с культурою» жить в деревне — много и подробно говорилось на съезде. На съезде была «новая деревня», та деревня, что создалась после всех потрясений, после всех сдвигов и революций. Съезд показал, что деревня — в лице ее передовиков, живет всем тем, чем живет и современный культурный человек.

И еще — деревня ищет подлинной — «большой» культуры, а не «просвещенчества», «популяризации и упрощения», ищет подлинности и цельности. Существующая «культурно-просветительная» работа не удовлетворяет ее, она не дает ответа — полного, ясного — о «смысле жизни». Семинар приобрел характер «выкладывания» всего наболевшего, мучающего, жадного и цепкого порыва — искания настоящей, цельной правды, правды живой, творческой.

Вопросы на семинаре ставили самые сложные, начиная с вопроса о происхождении мира и человека, о происхождении зла, и кончая вопросом об отношении к войне, к науке, к искусству.

Много боли и муки было высказано в связи с указанием на «дуализм» — на частое расхождение у «религиозников» слова с делом. Ставили вопрос — почему безбожники часто добрее и отзывчивее, «человечнее», чем религиозники. Пришлось говорить и о «подделках добра», об «антихристовом добре», о том, что можно страстно любя «дальних», уничтожать «ближних» («доброта» Ленина, Дзержинского и т. д. ). Коснулись и вопросов о происхождении религии — начиная с теории Лукреция — «страх создал богов», и кончая утверждением, что «религия возникла из чувства слабости и навязана господствующими классами». Особенно показательны были два вечера «вопросов и ответов», когда всякий желающий подавал председателю заранее формулированные и написанные вопросы, на которые потом общими силами искали и ответов. Аудитория была очень требовательная — если ответ не удовлетворял — заявляли — «нет, что-то не ясно, не довольны». Вопросы были все религиозные или религиозно-философские. Бумажек с вопросами было свыше сотни. И нужно было присутствовать при этом серьезном, подлинно философском — любомудренном искании деревенской молодежи, пережить с нею радость нахождений, чтобы понять всю исключительную прелесть и радость такого философствования. Самое поразительное во всем этом было то, что деревенская молодежь, живя теми же запросами, что и так называемые культурные люди, относится к ним совершенно иначе, чем многие из нас — для неё все эти вопросы были вопросами не теоретического любопытства, а именно вопросами жизнеустроения, жизнеделания.

Трудно было с языком — приходилось касаться самых отвлеченных, основных философских вопросов, включительно до вопроса о бессилии времени и пространства над духовной жизнью и т. д. Но, слава Богу, удалось справиться и с этой трудностью.

Тема другого семинара — «Религия и наука», тоже оказалась животрепещущей. В деревне — у многих — под влиянием устной пропаганды, под влиянием литературы (в деревню в большом количестве кем-то направлены издания «Вестника знания» Битнера), где повсюду проповедуется, что «наука доказала, что религия выдумка», господствует убеждение, что надо обязательно сделать выбор между «верой» и «знанием» — совместить их нельзя. И большинство — хотя и с огорчением, но убеждено, что надо пожертвовать религией во имя науки. О том, что произошло в «науке» в последние годы — в деревне «ничего не известно» — соответствующей «литературы» нет. Нужда в таких книжках, которые просто, но не упрощая и не снижая вопросов, ознакомили бы деревню с теми переворотами, что пережила за последние десятилетия научная мысль — огромная. Деревня — в этом отношении пока целиком отдана во власть предреволюционной популяризаторской литературы или «научно» - советской.

В первый же день съезда к нам пришла делегация из села Выбс — на берегу Псковского озера. Село большое — население смешано — эстонцы, сеты, русские. «Придите к нам, помогите... У нас на селе развивается баптизм, пропойте нам службу»... Двинулись под вечер. Мужская молодежь — вся в вышитых русских рубахах, девицы в цветных сарафанах, в ярких платках. Идти нужно было 6 километров. Кругом — ржаные поля, березовые и сосновые перелески. Чем ближе к вечеру, тем лучше. — Вдали заблестело Псковское озеро, сильнее запахло березками, тонким ароматом цветущей ржи... Шли крепкой массой, с русскими песнями. Городские перемешались с деревенскими, наши гимназистки шли «в обнимку» с крестьянскими девушками. В Выбс пришли около 7 часов вечера. На площади, подле молитвенного дома — часовни нас встретила толпа человек в 500. Часовенка маленькая, узенькая. Нас пропустили вперед. Отец Николай Хиндов — настоятель Ряпинского прихода, к которому принадлежит и Выбс, сказал, что специального хора нет, и просил всех, могущих петь, помочь нам. В часовенке — все окна и двери настежь, народу набилось так много, что казалось — свечи таяли от жаркого дыхания. Служба шла частью на эстонском, частью ни славянском языке. Чем дальше, тем шире и вдохновеннее становилось общее пение. Пели не только те, что были в часовне, а и те, что стояли на дворе. Во время «Хвалите имя Господне» и Великого славословия, когда все опустились на колени, казалось запели самые стены часовни. Отец А. Киселев, проведший с нами весь съезд — в прошлом — скаут-мастер, окончивший Рижскую семинарию, молодой, убежденный, горячий — сказал за всенощной проповедь, в которой просил всех беречь то великое сокровище, какое дал нам Господь в Православии, беречь как от натиска со стороны безбожников, так и от покушений со стороны тех, кто восстает против этого сокровища, прикрываясь именем Христа. По окончании службы нас окружили живой, ласковой стеной, благодарили за радость. Многие плакали, совали в прорези наших рубах розы. Народный подъем, ласковая признательность молящихся как-то всколыхнули, захватили всех наших. Все почувствовали, что делается какое-то большое, нужнейшее дело, и что это большое делает не кто-то другой, а мы сами.

После похода в Выбс каждый почувствовал себя «хозяином» съезда — съезд нашел свое единство и дорогу.

***

В Пятницу — после обеда — сделали прогулку на Псковское озеро. Озеро — здесь шириной в два с половиной-три километра. Противоположный — советский — берег, как на ладони. Пришли. За водной гладью — крутой песчаный берег, легкие очертания белой, в русском стиле — с многочисленными главками церкви. В бинокль, что был с нами, видно, что на том берегу кто-то купается... Как-то все примолкли, пристально глядели на ту сторону; не могли оторваться от бинокля, передавали его из рук в руки... «Да, церковь, — сказал кто-то из парней — а что в ней»... Назад шли небольшими группами, каждому что-то хотелось сказать другому.

***

В субботу — на послеобеденном собрании родилось убеждение, что надо закрепить то, что было достигнуто на съезде, надо организоваться. Воля к действию рождалась с трудом. На вопрос — «надо организовываться или нет» — молчание. Никто не хочет сказать первого решающего слова... Наконец, один из деревенских делегатов, обращаясь к председателю сказал «Да что же, ты, Николай, думаешь? Даром, что ли, приехали сюда, сенокос бросили, столько насмешек приняли? Надо организоваться»... За ним высказались все — «надо». Поручили небольшой группе набросать к утру основы нового объединения.

Собрание закончилось словом — призывом отца Александра — начиная новое, огромное дело, надо подойти к нему с обновленной душой, приготовиться к подвигу через исповедь и причастие. К исповеди пошли почти все, многие — впервые после 8-10 летнего перерыва.

***

Всенощная кончилась поздно — по деревенским условиям начали ее в половине девятого. Служили оба батюшки, нас сменял эстонский хор, мы его. Исповедь началась в 11 часов ночи, а закончилась в половине пятого. Из церкви почти никто не уходил. Правило перед причащением соединили с общим пением — пели припевы акафистов, запевы перед тропарями канона перед причащением... Чтение прерывалось пением «Воскресение Христово видевше», «Величит душа моя Господа... » С каким-то особенным чувством пропели «Кресту Твоему покланяемся Владыко». Батюшка исповедывал долго, внимательно, ласково... Изумительная ночь была — задумчивая, тихая, умиротворяющая. Где-то шумит водопад плотины, перехватившей нашу речку. Росяные поля, освеженные березы, клены и вдали — чуть желтеющая полоска зарождающегося утра...

Утро встало ясное, тихое, солнечное. Церковь битком набита. Когда кончилась обедня, такая ясная тишина была у всех на душе, что точно все вновь родились — улыбавшиеся глаза безмолвно говорили — «хорошо».

Редко приходится переживать такие заключительные собрания, каким было заключительное собрание первого религиозного Съезда крестьянской молодежи. «Мы переживаем самое лучшее, что когда-либо нам пришлось пережить», — сказал один из деревенских парней. — «Мы были как бы в темной долине, а сейчас поднялись на самую вершину и видим, что дает душе, что делает с ней Свет Христов... Никогда в жизни я не испытывал того, что есть у меня в душе сейчас»... Можно сказать, что — с помощью Божией — Съезд подлинно был для всех участников великим откровением Церкви, опытом жизни во Христе и в Церкви. В этом его исключительное значение и сила.

«Рус. Христ. Движение Крестьянской Молодежи объединяет молодых людей, решивших посвятить себя переустройству и своей личной жизни, и всей жизни русского народа на основе Христовой правды» — в торжественной, сосредоточенной тишине медленно читает председатель § первый нового положения... Как ветер прошел... Замерли... Повтори еще раз... Принято единогласно... Так же принимаются и следующие параграфы «РХДКМ ставит своей задачей: 1) объединение всех, принимающих цель, указанную в первом параграфе, 2) привлечение к вере во Христа и к Его Православной Церкви неверующих и сомневающихся, 3) развитие между своими членами дружеских отношений и взаимной помощи, 4) совместную работу над переустройством своей и общей жизни в соответствии с учением Христовым, 5) совместный труд над повышением духовного развития и материального благополучия своих сочленов»...

Избрано временное правление, которому дан наказ — подготовить материал для дальнейшей работы, разработать устав для регистрации, созвать осенью делегатский съезд... По настоянию молодежи было отмечено, что РХДКМ, является завершительным звеном работы РСХ Движения, едино с ним. В качестве евангельского чтения на последнем благодарственном молебне о. Александр взял Евангелие от Иоанна — «Без Меня не можете творить ничего... Не вы Меня избрали, а Я вас... В мире будете скорбны... но дам вам радость совершенную»...

Съезд закончился. Над всем, все покрывая, стояли слова песнопения «Царица моя Преблагая»...

Не было ни «учителей», ни «учеников», не было ни «интеллигенции», ни «простого народа», а были сотрудники и соработники на ниве Христовой, дети единого народа, единой культуры и — еще глубже — что выше уже и культуры, и народа — дети Единой Православной Церкви, превышающей все национальные разделения и дающей им последнее обоснование и подлинный смысл...