ВЛАДЫКА СЕРГИЙ
Владыку Сергия я знала, как мне сейчас кажется, всю свою сознательную жизнь. Во всяком случае, с ранней юности, а она была, наверное, как у всех, кипучая, полная разных впечатлений, личных переживаний, а в памяти сохраняется совсем не только самое хорошее, значительное. И потому сейчас Владыку вспоминаю лишь в тех эпизодах, которые лишь особенно глубоко запали в душу мою.
Это было в конце 20-х годов. Я жила в Печерах, тогда еще окраине Эстонского государства. Была я членом гимназического движенческого кружка. В Печерском монастыре готовились устроить общий съезд РСХД. Помню, как мы радовались, что приехавшие с далекого Запада владыка Сергий Пражский и о. Сергий Четвериков из Парижа трепетно переживали для нас обычную печерскую действительность, которая была для них частью прежней России. Помню, пришел издалека крестный ход, ходивший к Елиозарьевскому монастырю (Печеры от Пскова отстояли приблизительно на 40 км. ). Люди запыленные, усталые несли тяжелые иконы (например, чудотворные иконы Печерского монастыря; икона Божией Матери весит 28 пудов, несут ее 8 человек, в четыре ряда — на носилках!). Мы стоим на околице нашего города. Встречаем. Помню, как Владыка пал ниц на землю, слезы текли по его лицу. Как пел он с народом молитвы... Впервые я поняла тогда, что обыденное, привычное, что меня окружает, приехавшим с Запада русским людям кажется святым бытом. И я впервые почувствовала себя счастливой, что живу около монастыря...
Вспоминаю Владыку уже в городе Тарту (тогда он еще у нас назывался Юрьев), где я училась в университете. Помню его у нас на собрании в движенческом кружке и в доме у доктора Бежаницкой. В сердце запали его беседы, его умение создать такую непринужденную обстановку, такое доверие не только к нему, но и друг к другу. Всегда вокруг Владыки было всем легко и просто...
Чувство благоговения к Владыке пришло у меня не во время его служения в храме, хотя служил он проникновенно, и его всецелая отданность богослужению была явно ощутима, но тогда, когда произошел следующий случай. Стало известно, что член нашего кружка, студент наук естествоведения Дима Желнин — милый, добрый юноша, давно уже переписывающийся с Владыкой, решил постричься в монахи, получил на это благословение от Владыки, но предварительно он должен был пройти послушание у него келейником в Праге. Родители, сами глубоко религиозные люди, зная серьезное намерение сына, не препятствовали.
Были трогательные проводы. Дима уехал. Однако, не помню срока, но Дима вернулся и стал продолжать учиться в университете. Через Диму мы узнали теперь личную жизнь Владыки. Аскетическую: с людьми — приветливый, даже веселый, оставаясь один, он замыкался в своей комнате-келье и в общении с Димой был малоразговорчив и явно стремился к уединению. Пожив в такой обстановке, Дима затосковал и почувствовал, что он монахом быть не способен. Владыка с любовью, благословением отпустил своего келейника домой.
Годы шли. Наступила вторая великая война. И я, уже жена священника с двумя детьми, очутилась беженкой в Берлине. Узнала, что владыка Сергий по-прежнему живет в теперь оккупированной немцами Праге. В Берлине многие русские люди, которые знали и любили Владыку, молились Богу, чтобы Господь охранил его от концлагеря, расстрела, так как знали решимость Владыки в защите гонимых. А время было трудное, суровое. Однажды Владыка приехал в Берлин. Велика была моя радость увидеть его такого же, как он был и раньше, но постаревшего, поседевшего.
Я у него говела. Помню, на исповеди говорила ему о том, что тогда меня мучило: почему с другими людьми я иногда могу и стерпеть от них обиды и даже способна оставаться спокойной при этом, а с собственными детьми (тогда еще маленькими, милыми детками) я нетерпеливая, неистовая, раздражительная, когда они меня не слушаются, а это часто бывает. Я рассказывала, что в одну из минут домашних неприятностей я заглянула в зеркало и увидела свое перекошенное злобой лицо, такое на себя не похожее...
«Ты такая и есть, какой увидела себя в зеркале, — сказал мне Владыка. — С другими тебе легко, потому что у тебя с ними поверхностные отношения. А детей ты любишь, но эгоистично. Хочешь, чтоб они у тебя были хорошими. А они тебе не подчиняются... » Владыка стал вдруг очень серьезным: «Не бойся за них. Не бери на себя ответственность за них. У твоих детей защита, опора — Бог! Неужели Он любит меньше детей твоих, чем ты?.. Знай это всегда! А сама иди путем спасения, не только ради себя, но для них. Иди сама, и они пойдут с тобою». Так это мне Владыка сказал, такое было у него лицо особенное, что эти слова стали для меня маяком на всю мою жизнь.
... Опять жизнь закружила меня, когда я, уже много лет спустя, была в Америке. Из Берлина получили мы письмо, в котором писали о Владыке, что он находится в Советском Союзе, в Казани. Владыка оттуда написал в Берлин, сообщая, что служит там в кладбищенской церкви. Но приехавший в Берлин из Советского Союза архиерей, владыка Борис (ныне уже покойный), в разговоре выразил свое сомнение, что владыка Сергий в Казани, и посоветовал послать ему письмо от человека с редким именем, но которого Владыка сразу узнает, чтоб не могло за него ответить КГБ. И вот друзья мои берлинцы попросили разрешения послать от моего имени письмо (а имя мое, Каллиста, — имя редчайшее).
Письмо Владыке было послано, но не от нас, а с припиской о нас: «Каллиста с семьей просит благословения на жизнь их». На это Владыка ответил: «Благословляю Александра, Каллисту и чад их на жизнь на новом месте».
Сомнений ни у кого не было. Владыка ответил сам и даже почувствовал, где мы. Так, по воле Божией вышло, что мы уже из Советского Союза получили еще раз благословение от нашего дорогого, незабвенного Владыки.
Вечная ему память. [7]
К содержанию I В начало страницы I Вернуться к жизнеописанию о. Александра
